какой подарок!.. какой подарок!..
Вот, что Сехмет написала на мою заявку:
– «Внутренний мир» это не мир в прямом смысле, это… – все объяснения Брума пропали зря – даже годы спустя у Рэда остались детские представления о «внутреннем мире» как о некой отдельной вселенной, со своими звездами, богами, народами и войнами, скрытой где-то внутри каждого человека – или демона.
и ещё:Ветер чуть ворошит пожухшую, обожженную чересчур уж жарким летним солнцем, траву пустоши, Хеллбой сидит лицом к шоссе, до которого почти миля, и вертит в пальцах тоненький прутик – может быть, Ангел Смерти прав, может быть – нет, может быть, предначертанное еще не позжно изменить.
Демон сидит у его ног, слева от трона; пламя, горящее между его рогов, близко к парче королевских одеяний, но не поджигает их – Нуада знает, что это только сон, и просыпается: хоть он и эльф, но вещие грезы никогда не приходят к нему.
Демонам, вопреки предрассудкам, может быть присуща искренность: Рэд ловит Джона в коридоре, хватает за руку, долго смотрит в лицо, а потом говорит: «знаешь, я…»
«Демон» значит «всезнающий», и, наверное, если так смотреть на вещи, то Ангел Смерти – куда больший демон, чем Рэд; к тому же, если верить классической теологии, демоны вряд ли жуют жвачку или курят сигары.
Хеллбой по-разному представлял себе победу над принцем – «наступить ему на горло, или заколоть прямо в грудь, или пристрелить, ага… и сказать что-нибудь вроде ‘может быть, ты и прав, но у меня, знаешь ли, аллергия на эльфов’…» – а настоящая победа была совсем не похожа на сцены из боевиков, опять не похожа, и какого хрена все должно оставлять такое гнусное ощущение?
Огонь и вода, эмоции и разум, агрессия и познание – иногда Эйбу кажется, что их с Рэдом объединяют только общие воспоминания, воспоминания о людях, которые никогда не перестанут их бояться или ненавидеть; но «почти ничего общего» это все-таки больше, чем «совсем ничего».
«Ты же тоже не такая, как все они, разве не понимаешь, ты похожа на обычных людей не больше, чем серебряная флейта на пастушью дудку…» – старается Лиз не слушать принца, даже если он прав – или особенно потому, что он прав.
Обломок копья блестит в пальцах – гоблин ловит им последний теплый луч солнца, и вспоминает демона, чья судьба так занимает Ангела – вспоминает его упрямство, за которым, должно быть, стоит или безумная надежда или отчаяние; эти два чувства легко спутать, ведь порой они похожи, как две капли воды, как рассвет и закат, разделенные ночью.
Это случилось давно, когда мир еще был юн: среди сверкающих золотом галерей молодой принц Нуада встретил Ангела в прекрасных серебряных одеждах; Ангелу уже давно было известно, что король скоро – всего через четырнадцать веков – пустит все свои сокровища на создание золотой армии, и что однажды Нуада попытается вернуть эльфам их славу, но знание предопределенного будущего не дает права вмешиваться в него – да что можно было тогда сказать белокожему мальчишке с игрушечным мечом?
Много веков назад эльфы освободили лесной народ, и, в благодарность, старейший из духов-деревьев подарил королю десять семян, содержавших в себе души могучих растений; Нуада держит в пальцах последнее семя, задумчиво рассматривает бледно-зеленый ствол, свернутый в спираль – однажды принц освободит его, и позволит умереть в бою, и тогда долг лесного народа, наконец, будет выплачен.
Артерии на тонких, нежных жабрах Эйба окрашивают их в ярко-розовый цвет, вода в аквариуме кажется сияющее-голубой; Нуала касается гладкого прозрачного стекла: она и ее брат – сообщающиеся сосуды, жизнь одного – это жизнь другого, и она часто задумывалась о том, не лучше ли будет ей умереть, чтобы спасти мир от безумия Нуады – но сейчас она уверена в том, что хочет жить
Принцу была предсказана победа, еще тысячелетия назад, и даже умирая, он до последнего ждет, что вот-вот появится Ангел Смерти, появится и все объяснит, или что сам демон вдруг ухмыльнется – «давай, поднимайся… ну, прости, ошибочка вышла».
В непроглядной ночи по ту сторону бытия, принц зовет: «где ты, Нуала, сестра моя?», но та ничего не отвечает, ибо все слова закончились, и пустота навсегда поселилась в ее сердце и на ее языке.
Ангел живет в мире четырех измерений и время для него ничем не отличается от пространства – такое же законченное, но не окончательное, в нем можно двигаться в «раньше» и «позже», и изменять его, как изменяешь пространство, передвигая фигуры на доске; когда гоблин, открывший Ангелу тайную пещеру, попросил об ответном даре, Ангел спустилась в бездны времени, где связала прошлое с настоящим, и подарила гоблину вечность: он будет жить даже тогда, когда весь мир потеряет веру.
Холодный воздух, кажется, чуть обжигает, кровь быстро подсыхает, превращаясь в тончайшую коричневатую корку; Распутин подходит к Ильзе, и проводит пальцами по ее шее, пачкая нежную белую кожу – бессмертие это еще не вечная жизнь, но похоже.
Няня, фрау Рентц, рыдала, захлебываясь словами – «он не ребенок, он настоящий дьявол» – а маленький белокурый ангел Карл стоял рядом молча, в недоумении закусив губу: странно, когда он разобрал папины часы, такого шума не было, а ведь котенок – его собственный, не папин! – оказался устроен гораздо проще, даже без шестеренок, да и стоил дешевле.